«Экоцид» в законодательстве Российской Федерации

Прежде чем дать законодательное определение термина «экоцид», необходимо подчеркнуть, что само это слово воспринимается большинством населения нашей страны как термин, «вызывающий однозначные негативные ассоциации, связанные с угрозой существованию природы и человечества». К данному выводу мы приходим в результате анализа Заключения Палаты по патентным спорам, по которому фирме «KRKA, tovarna zdravil, d.d., Novo mesto» было отказано в регистрации товара, имеющего словесный знак «ECOCID» [1].

Определение «экоцид» раскрывается в ст. 358 УК РФ: «Массовое уничтожение растительного или животного мира, отравление атмосферы или водных ресурсов, а также совершение иных действий, способных вызвать экологическую катастрофу». Подобное определение может привести к неоднозначной трактовке данной правовой нормы.

Во-первых, ни в Кодексе, ни в иных нормативно-правовых актах не содержится пояснения, что следует понимать под экологической катастрофой.

А. Г. Кибальник, И. Д. Соломоненко полагали, что угроза экологической катастрофы как последствия акта экоцида состоит в реальной возможности значительного и устойчивого нарушения естественного функционирования экологических систем и (или) биологического разнообразия в таких системах [2]. Полагаем, что данное определение включает в себя слишком широкий круг объектов воздействия. Так, согласно ст. 1 Федерального закона от 10.01.2002 N 7-ФЗ (ред. от 03.07.2016) «Об охране окружающей среды» (с изм. и доп., вступ. в силу с 01.01.2017) «естественная экологическая система - объективно существующая часть природной среды, которая имеет пространственно-территориальные границы и в которой живые (растения, животные и другие организмы) и неживые ее элементы взаимодействуют как единое функциональное целое и связаны между собой обменом веществом и энергией». То есть воздействие на экосистему, которая может быть самых разных размеров, может и не привести к вредным последствиям для людей или даже быть вовсе не замеченным населением, а это не совсем соответствует бытовому понимаю экологической катастрофы. Сравним: для устранения последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г. потребовалось издание отдельного федерального закона - Закон РФ от 15.05.1991 N 1244-1 «О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС».

В этой связи довольно любопытно, будут ли входить указанные истцом в Определении Тверского областного суда природные явления, последовавшие после сплошной вырубки лесов, в категорию экологической катастрофы: «понижение грунтовых вод, пересыхание ряда колодцев, обмеление и заиливание рек, пересыхание ручьев и болот, что в свою очередь привело к снижению урожаев сельскохозяйственных культур и обеднению почв, выветриванию и эрозии почв, к появлению не имевших ранее места в наших краях смерчей, ураганов и торнадо, резкому снижению животного и растительного мира, его разнообразия, а в отдельных случаях и исчезновению ряда видов из нашего региона»[3]. Если взять за основу вышеупомянутое определение экологической катастрофы, то эти обстоятельства, без сомнения, создают объективную сторону экоцида. Но локальность данных явлений так или иначе не может не смущать правоприменителя, так как статья «Экоцид» находится в разделе 12 УК РФ «Преступления против мира и безопасности человечества».

Определение А.Д. Тимофеева больше отвечает критерию масштабности: экологическая катастрофа - это состояние разрушения или критическое состояние экосистемы, обусловленное также изменением ее биогенных констант, но до такой степени, что это приводит не к изменению, а к смене экосистемы. В глобальном смысле - к смене или даже к гибели всей экосистемы Земли, в локальном - к исчезновению локальных экосистем, к их существенному и быстрому изменению[4].

Также отметим то, что экоцид изучается дисциплиной международного права, где международная опасность экоцида заключается в создании им угрозы либо в реальном причинении экологической катастрофы для двух или более стран [5].

Во-вторых, не всегда просто обособить экоцид от остальных видов преступлений.

Справедливо пишет О.Р. Саркисов, что экологическое правонарушение, как правило, двуобъектно: окружающая среда и здоровье человека (в связи с этим чисто экологических составов не бывает) [6]. Экоцид же, являясь одним из видов экологических правонарушений, выделяется своей масштабностью - экосистема и человечество (народ, нация), из-за чего и смешивается с такими преступлениями, как геноцид и биоцид (второе закреплено лишь на уровне международного права).

В ситуации вредного воздействия на экосистему, которая является постоянным местом проживания малочисленного народа, мы можем говорить не только лишь об экоциде, но и этноциде (если в результате экологической катастрофы произошли изменения экосистемы) или даже геноциде (если возникшие изменения губительны для народа, проживающего в этой экосистеме, или же если экологическая катастрофа привела к уничтожению экосистемы). Уязвимость малочисленных народов учтена государством и нашла свое отражение в пп. 9 п. 1 ст. 5 Федерального закона от 30.04.1999 N 82-ФЗ (ред. от 13.07.2015) «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» [7].

Также следует отличать уже упомянутый вид преступления - биоцид. В российский Уголовный кодекс он не включен, но некоторые государства начинают выделять биоцид в качестве отдельной нормы, например, Таджикистан в ст. 399 УК РФ «Биоцид - применение ядерного, нейтронного, химического, биологического (бактериологического), климатического или иного оружия массового поражения в целях уничтожения людей и окружающей природной среды». Из этого следует, что при биоциде используется оружие для непосредственного поражения людей, экосистема лишь попадает под удар при действии этого оружия. При экоциде же вред также направлен на людей, но он причиняется им путем поражения экосистемы, в которой они проживают.

В третьих, необходимо установить, каким составом наделена ст. 358 УК РФ.

М. И. Веревичева утверждает, что по конструкции объективной стороны состав экоцида сформулирован как формально-материальный (состав «угрозы», или реальной опасности). Преступление считается оконченным в случае, если совершенные действия, перечисленные в диспозиции, повлекли за собой угрозу наступления последствий в виде экологической катастрофы [8]. Подобное утверждение представляется нам сомнительным, так как в этом случае на сегодня мы бы имели довольно широкую практику по данной статье, однако до сих пор нет ни одного уголовного дела.

В связи с указанным обстоятельством правильней было бы назвать экоцид преступлением с материальным составом, последствием которого является факт нанесения глобального ущерба природе и человечеству.

Этот вывод поставил бы точку в вопросе объективной стороны, однако в гражданском судопроизводстве правоприменитель придерживается первой позиции по этому вопросу.

К примеру, исходя из Кассационного определения Волгоградского областного суда от 28.09.2011 по делу N 33-12620/2011 следует, что шантаж, основанный на злоупотреблении правом собственности при возникновении угрозы экологической катастрофы, также относится к экоциду. То есть de facto никаких вредных последствий не возникает, но суд определяет это как действие, характеризующее акт экоцида: «причинены нравственные страдания, которые усугубляются тем, что распространяемые сведения содержат обвинения в адрес истцов в совершении особо тяжкого преступления (экоцида)» [9].

В ходе данного доклада нами было рассмотрено три дела, где экоцид рассматривался с позиции гражданского права, в связи с чем выделим несколько особенностей фигурирования этого термина в гражданском судебном разбирательстве:

• понятие «экоцид» отражает не реально наступившие последствия, а «ситуацию в идеале», как это представляется сторонами разбирательства;
• обвинение в экоциде может быть также направлено и на юридических лиц (что недопустимо в уголовном праве);
• распространение сведений о причастности лица к экоциду наносит моральный вред (физическим лицам), если же лицо занимается предпринимательской деятельностью, то это также наносит серьезный ущерб деловой репутации.

Это дает нам основание говорить об ином понимании «экоцида» в гражданском праве.

Но прежде чем делать выводы, следует вернуться к «экоциду», какой он есть в уголовном праве.

Исторической особенностью выделения экоцида в качестве самостоятельной нормы ответственности является то, что вопрос экологических катастроф рассматривался в рамках правил ведения боевых действий. Поэтому сначала рассмотрим экоцид как явление военного конфликта.

До вступления Уголовного кодекса РФ в силу регулирование данного института приходилось на акты международного права, так действует запрет на «военное или любое иное враждебное использование средств воздействия на природную среду, которые имеют широкие, долгосрочные или серьезные последствия, в качестве способов разрушения, нанесения ущерба или причинения вреда любому другому государству-участнику» [10]; а также запрет на «применение методов или средств ведения военных действий, которые имеют своей целью причинить или, как можно ожидать, причинят обширный, долговременный и серьезный ущерб природной среде» [11].

Спецификой явления экоцида в ходе военных действий является возможность его стратегического оправдания. К примеру, во время второй военной акции в рамках КТО в Чеченской Республике основным средством нанесения ударов по террористам стала авиация. Авиаудары наносились по топливно-энергетическому комплексу, который является мощным источником загрязнения окружающей среды [12]. Целью данных операций было разрушение криминальных топливно-энергетических комплексов с сетью мини-нефтезаводов, которые являлись экономической базой терроризма в регионе. Не было направленности на причинение вреда комбатанту, посредством уничтожения экосистемы. Также следует заметить, что данные экологически опасные объекты были основными точками концентрации сил противника, а значит, что для установления вины должностного лица, отдавшего приказ о нанесении воздушного удара, необходимо обнаружить наличие альтернативного, менее вредного для экологии и, как минимум, столь же эффективного для реализации военно-стратегических целей способа проведения контртеррористической операции. Разумеется, для подобного анализа сторона, оценивающая подобную ситуацию, должна: обладать очень широкими знаниями в военной сфере; быть максимально осведомлена о сложившейся ситуации; быть объективна в вопросе применения тех или иных мер против комбатанта (к примеру, не идеализировать военную миссию).

Выделенные позиции отражают проблематику экоцида в ходе военного конфликта, однако и в условиях мирного времени существуют ситуации, влекущие катастрофические последствия для граждан России.

Так, в Сибири ежегодно проходит волна лесных пожаров, основной причиной которых признано сжигание сухой травы, т.е. человеческий фактор [13]. Довольно остро это ощущается в Забайкальском крае, в столице которого во время лесных пожаров обращаемость за скорой медицинской помощью увеличивается в 3-4 раза, а смертность увеличивается в 10-13 раз [14]. В этой связи разворачивается дискуссия по поводу того, почему региональными властями не было проведено мер по предупреждению пожара, того же скоса сухой травы. Однако и здесь ст. 338 УК РФ не нашла своего практического применения.

Подведем данную работу к следующим выводам:

1) статья «Экоцид» УК РФ должна содержать в себе более конкретизированное определение, которое позволило бы правоприменителю оценивать масштабы последствий, с которых возможно говорить об экоциде и отделять это преступление от остальных, таких как геноцид, биоцид, что в свою очередь способствовало бы развитию практики по этому составу преступления;

2) «экоцид» в уголовном и гражданском праве отражает различную степень ответственности: в первом отношения человек или государство - человеческое общество (человечество, государство, народ, нация), во втором лицо истец (физическое/ юридическое/ государство) - лицо ответчик (физическое/ юридическое/ государство);

3) необходимо выделить должностных лиц как специальных субъектов преступления «экоцид» и, разумеется, определить для них отдельную степень уголовной ответственности.